3 часа на Эйфелевой башне.

Изначально было Предубеждение: ну, башня, ну, больше 100 лет, ну, символ Парижа, и дальше что? Что может быть банальнее и назойливее, чем Эйфелева башня? Даже Мопассан советовал посетить в Париже в первую очередь именно ее, так как «Это единственное место в Париже, с которого ее не видно!»
Но мы недооцениваем очарование этой старушки…
Как гениально сказал Гришковец в своем «Одновременно»: «И вот ты, наконец, стоишь перед Моной Лизой и… ничего не чувствуешь. И злишься на себя: «Ну, ты же ради этого сюда ехал. Чувствуй, падла! Чувствуй!»
А мы всю особенность и торжественность момента почувствовали. Сразу и навсегда. Она явилась нам, стоящим высоко над крышами Монмартра, заранее зная, что победит любые скептицизм и предубеждение, присущие космополитам. Внутри что-то екнуло, растаяло, и мы превратились в двух притихших от восторга детей, получивших, наконец, в подарок то, чего они так долго ждали. Довольная произведенным эффектом, Она вписала наши имена в список своих вечных поклонников и стала готовиться к личному знакомству.
Мы оставили Восхождение «на сладкое» наших парижских каникул, мы познавали самый романтический город на свете, смакуя скорую с Ней встречу. А Она плыла над крышами, не давая забыть о себе.
Из станции метро «Bir Hakim» людской поток вынес нас Башне. Старушка оказалась на удивление милой и домашней даже на фоне пасмурного неба. И наших ожиданий она не обманула, приготовив замечательный сюрприз – грандиознейший закат.
На втором уровне Башни дул пронизывающий ветер, народ долго не задерживался, выполняя «обязательную программу»: сфотографироваться на фоне Парижа.
Полные решимости «посадить» солнце, готовимся на свой лад: достаем уже сильно початую бутылку красного сухого и по очереди прикладываемся перед долгой фотосессией.
Небо пока низкое, серое, но солнце уже чувствуется: пока «крышка» градовой тучи, от которой мы бегали сегодня по Дефансу (но так и не убежали), потихоньку сдвигается, есть время полюбоваться с высоты птичьего полета знакомым уже городом.
Зеленой дорожкой вытянулось Марсово поле. Внизу ездят игрушечные машинки, на Сене швартуются к пристаням кораблики, дети верещат от восторга на карусели у подножия Башни. Кто-то в саду на крыше своего дома поливает цветы. Кто-то, вернувшись после работы, открывает окно на скромной мансарде. Мы здесь, они - там…
Французы любят говорить, что Париж - город 20-вековой истории. Связь с прошлым настолько ощутима, что никто бы не удивился, если бы из-за угла вдруг появилась парижанка с муфточкой в узкой юбке карандашиком или наоборот, широкой, колокольчиком, которые носили в те времена, когда в моде задавала тон Коко Шанель. А весь мир зачитывался Франсуазой Саган. Все женщины тогда старались уметь надувать губки как Бриджит Бордо, а мужчины копировали наглый и оценивающий взгляд Жана Габена…
- Do you speak English? - девушка с профессиональным фотоаппаратом и американским акцентом.
- Yes, we do, - ожидаем просьбу снять ее на фоне города.
- Would you… kiss? - целится она.
Да не вопрос! С удовольствием напоказ целуемся, она щелкает, дает жестом понять, что все «o.k.» и показывает снимок: наши черные силуэты на фоне оранжево-розового неба, и только что выглянувшее солнце бьет как раз между нами…
После расставания долго ругаю себя, что не всучила ей свой e-mail, чтобы она выслала наш снимок! Тем более что позднее и мы у себя обнаружили кадр с ними: она, изогнувшись в полумостике, фотографирует шпиль Башни, а муж подкидывает ей в кадр ребенка, годовалого малыша. Рисково, но получившийся снимок, я думаю, того стоил. Обидно, конечно, но, чем черт не шутит, вдруг когда-нибудь наше изображение побьет по популярности знаменитое фото Робера Дуано «Поцелуй у Парижской мэрии».
А закат тем временем набирал силу. Солнце, огромное и бесформенное, расплавленное в небе, неумолимо клонилось к горизонту, окрашивая все вокруг в неестественные, агрессивные цвета. Казалось, все должны замереть в немом восторге, наблюдая последние минуты жизни светила. Но, странное дело, люди выходили из лифтов, фотографировались на фоне города, заходили обратно, переговариваясь на всех языках мира... Ветер относил шум и голоса в сторону, и создавалась иллюзия, что у нас свидание с Башней тет-а-тет, что наверху никого нет, кроме нас, вцепившихся в решетку ограждения, с замерзшими руками и носами.
После горячего чая в кафе Башни, насильственного разгибания пальцев и замены аккумуляторов в фотоаппаратах, оказалось, что на Париж опустилась ночь. Загорелись Триумфальная арка, Нотр-Дам и церковь Сакре-Кер. Вспыхнули купола Собора дома инвалидов и Пантеона. За раскинувшимися крыльями дворца Шайо высились небоскребы Дефанса, среди которых вспыхнул белой подсветкой авангардистский квадрат Гранд Арки. Город просыпался к ночной жизни.
Наверху башни Монпарнас стали заметны огоньки фотовспышек. Мы фотографируем их, они – нас.
На смотровой площадке уже пусто, ветер разогнал последних туристов. Сзади кто-то проклацал зубами. А-а, это милая парочка, молодые парни-англичане с бритыми головами и в стильных пальто. Взявшись за руки, они пробегают пустую смотровую площадку по периметру, и забегают обратно внутрь, к лифтам. Конечно, ребята, понимаю, головы мерзнут…
После Восхождения, раздавленные всем увиденным, молча гуляем по бульвару Гарибальди. День, в который было совершено Историческое Событие, наше Восхождение, подходил к концу.
У светофора, присев на скамейку, долго смотрим на останавливающиеся рядом машины. Их нескончаемая вереница, в конце концов, вводит меня в транс. Вглядываясь в лица водителей и пассажиров, меня обуяла вдруг такая тоска, что слезы полились сами собой. Эти люди заняты обычными парижскими пятничными делами: едут с работы, из гостей и ресторанов в гости, рестораны и домой. Им нет дела до случайно забредших в их город туристов с временным допуском.
Вот как этим двум в машине: он в возрасте, рано и благородно поседевший, довольно спортивный. Она молодая, кокетливая, с черной короткой стрижкой (как же это по-парижски!), вертелась на сидении, обмахиваясь какой-то программкой. Пытаясь себя развеселить, я тут же себе нафантазировала, что они недавно знакомы, а сейчас, после какого-нибудь околокультурного мероприятия едут к нему домой «на чашечку кофе», и за своей напускной веселостью она скрывает волнение…
И они поехали дальше, как и остальные, и они будут ехать дальше. И сейчас они едут. И им невдомек, что гости Парижа покидают город лишенными покоя и навсегда отравленными его неповторимой атмосферой. Натыкаясь позже на знакомые виды, они подпрыгивают в восторге, но изнутри пронзает что-то такое, от чего предательски щекочет в носу.
Мы – здесь. Они – там…