После передачи на АРИ-ТВ по теме «Политический миф норманизма» с моим участием, от зрителей поступили вопросы, и первый из них о готах: кто такие готы и откуда они взялись? Но я начну мой ответ с разъяснения – откуда они взяться не могли, и не могли они «взяться» как раз с юга Швеции. Так считают сейчас шведские медиевисты. И основания у них для этого очень серьезные, поскольку этот миф был долгое время частью их истории, на нем воспитывалось национальное самосознание шведов в течение нескольких веков, когда они жили горячей верой в то, какое у них было великое готское прошлое.
 

 
Шведский историк Нордстрём так передавал эйфорическое чувство, вызванное в шведском обществе историозодчеством готицизма: «Ни один из народов Европы, помимо классических народов, не мог предъявить прошлое, полное столь дивных испытаний в мужестве, как мы – потомки готов. Это придало нашему патриотизму новый элемент мужества, как раз в преддверии державного периода XVII в., когда, так казалось его современникам, возродились заново героические силы готов. Но до этого только из исторической памяти черпали шведское национальное чувство и историческая фантазия подлинную пищу. Благодаря трудам историков, благодаря популярным рассказам об исторических судьбах отечества, благодаря небольшим сочинениям для простонародья, благодаря красноречию политиков и учёных, благодаря поэзии, театру – великое множество форм использовалось для того, чтобы запечатлеть в шведском народном сознании представление об истории отечества с блистательной героическая сагой о «древних готах», в которой отразилось совершенное проявление силы и способности нашего народа… С такой историей мы чувствовали себя аристократией Европы, которой предопределено владычествовать над миром» (выделено мной – Л.Г.).
 

Здесь необходимо подчеркнуть, что всё это говорилось об истории миражной, об истории или великом прошлом, которого никогда не было в действительности. Вернее, сами по себе исторические события, связанные с готами, происходили, конечно, но они не имели никакого отношения к шведам, поскольку происходили в истории других народов.
 
Современная шведская медиевистика не рассматривает более юг Швеции как прародину древних готов, откуда они якобы переселялись на европейский континент. Пересмотр готицистских концепций начался, собственно, давно. Итог первого этапа был подведён в конце 1980-х гг. шведским историком Ларсом Гарном: «Поскольку у нас нет чётких данных о существовании готского королевства (götarike), то приходилось обращаться к географическим наименованиям и строить выводы на их основе… Поскольку источников мало, и они скудны, то и исследовательские работы были невелики числом и скромны по результатам… Общепринятым и распространённым было только предположение о том, что Вэстергётланд была древней областью поселения гётов, и что гёты издревле проживали и в Вэстрегётланд, и в Эстергётланд. Однако никакого подтверждения в источниках этому не находилось».1
 
И здесь речь идёт только лишь о картине расселения гётов на юге Скандинавии в первом тысячелетии н.э., то есть в исторически обозримое время, и то его не удаётся определить более или менее чётко. Что касается древних времен, то современные шведские учёные пришли постепенно к мысли о том, что не юг Скандинавии являлся той прародиной готов, откуда они расселялись по свету.
 
Шведские историки Томас Линдквист и Мария Шёберг пишут о том, что даже имя шведских гётов сложно анализировать: «Схожесть его с именем готов породила в XV в. убеждение в том, что готы были выходцами из Гёталандии. Это представление сыграло важную роль в становлении национального самосознания. Однако сам вопрос о происхождении готов из Скандинавии всегда оставался дискуссионным и вызывал сильные сомнения у учёных».2
 
Линдквист и Шёберг – одни из ведущих шведских медиевистов, сотрудники Гётеборгского университета. Книга, из которой я привела цитату, – учебник для шведских студентов – будущих историков. И приведенные мысли не новы – также учили и меня, когда я, переехав в Швецию более двадцати лет тому назад, решила пройти курс шведской истории по шведской программе. Уже тогда на лекциях по шведской истории говорили: прежнее отождествление готов и шведских гётов сейчас отвергается наукой. Т.е. уже как минимум более двадцати лет тому назад мысль о том, что готы не выходили с юга Швеции, сделалась хрестоматийной в шведских программах по истории.
 
Теперь откуда же они выходили? Вернемся с этим вопросом к шведским медиевистам. Вот совершенно определённое высказывание по этому вопросу другого ведущего шведского медиевиста, известного историка Дика Харрисона, одного из редакторов и авторов последнего издания «Истории Швеции»: «Как письменные источники, так и археологический материал дают основание полагать, что древние предки готов – или вернее говоря, те, кто ранее других стал именовать себя готами – в период до Рождества Христова проживали на территории современной Польши. Разумеется, у них были контакты с другими народами в районе Балтийского моря, но определить, какие этнические группы населяли в это время Скандинавию, решительно невозможно (выделено мной – Л.Г.)».3 По этому же поводу австрийский медиевист, известный исследователь в области готской тематики, Х. Вольфрам заметил: «…И Австрия, как считали в позднем Средневековье, называлась когда-то Готией (Gothia)». Он же напомнил, что идея северной прародины готов, конкретно отождествляемая со Швецией, закрепившаяся под влиянием готицизма в западноевропейской науке шла вразрез с данными античных источников. Согласно античным авторам «первая Gutthia-Гоτθια античной этнографии, в любом случае, находится на Чёрном море, будь то в Крыму, на Керченском полуострове или, что наиболее вероятно, в сегодняшней Румынии».4
 
От себя хочу добавить, что поскольку топонимика хранит следы присутствия той или иной этнической группы, то, по всей видимости, шведские гёты были или северной периферией континентальных готов, или одной из групп континентальных готов, отселившихся в Скандинавию с европейского континента в какой-то период. Надо учитывать также, что физическая география Балтийского региона имела другой вид в первые века эпохи в сравнении с концом первого тысячелетия.
 
А закрепление таких названий как Скандинавия, Скандинавский полуостров за полуостровом, где расположены современные Норвегия и Швеция – дела не так давно минувших дней, и политические мифы готицизма сыграли здесь свою роль.
 
Не вдаваясь во все детали истории появления названия Скандинавия, стоит напомнить, что названия Scandia, Scandinavia, сейчас использующиеся как синонимы, хоть и в разных контекстах, изначально имели каждый свою пеструю историю, уходящую к античным авторам. Название Scandia было придумано греками, и в «Илиаде» относилось к древнему городу на острове Кифера (один из кандидатов на родину Афродиты), а также к ряду островов на Средиземноморье.
 
Впервые как название островов на Севере Европы оно было использовано Плинием Старшим (23-79 гг.), который назвал Скандией остров/группу к северу от Римской Британии. Этот же автор говорит о Скандинавии (Scatinavia) как об острове рядом с кимврами, и явно речь идет о каком-то другом острове/островах. Птолемей под именем Scandia описывал остров в группе островов (Scandiae islands) к востоку от полуострова кимвров, т.е. примерно там же, где Плиний размещал остров Scatinavia. Несколько позднее, в послептолемеевское время, Scandia стала синонимом для Terra Scania, т.е. для нынешнего полуострова Сконе (Skåne), что и закрепилось в средневековье.
 
Данный рассказ можно было бы насытить большим количеством подробностей, но все это, в принципе, известный материал. Хотелось бы, однако, заметить, что разнобой в сведениях и смешение названий может быть объяснен не только недостатком сведений о Северной Европе. Имеется немало данных античных авторов, из которых видно, что север Европы был освоен древним миром через Восточную Европу, издавна были изучены водные пути, известны были гидрографические изменения, связанные, как сейчас понятно, с трансгрессиями и регрессиями уровня водоемов, происходившими в различные периоды.
 
Например, Диодор Сицилийский (вторая половина I в. до н.э.) в рассказах о Скифии и Кавказе привёл следующие известия, восходящие к мифам об аргонавтах: «Не малое число как древних, так и позднейших писателей (между ними и Тимэй) рассказывают, что когда Аргонавты после похищения руна узнали, что Эит своим кораблями занял устье Понта, то совершили удивительный и достопамятный подвиг: проплывши вверх по реке Танаиду до его истоков и перетащивши в одном месте корабль по суше, они уже по другой реке, впадающей в Океан, спустились к морю и проплыли от севера к западу, имея сушу по левую руку; очутившись недалеко от Гадир, они вступили в наше море…».5
 
Эти известия повторяются в рассказе Антония Диогена (вероятно, I в. н.э.): «В рассказ вводится некто по имени Диний, из любознательности отправившийся путешествовать из отечества вместе с сыном своим Димохаром. Через Понт и затем от Каспийского и Ирканского моря они прибыли к так называемым Рипэйским горам и устью реки Танаида, затем вследствие сильной стужи повернули к Скифскому океану, достигли даже Восточного океана и очутились у восхода солнца, а оттуда объехали кругом внешнее море в течение долгого времени и среди разнообразных приключений… Они прибыли и на остров Фулу и здесь на время остановились в своих странствиях».6
 
Путешествия с юга на север через Восточную Европу осуществлялись с древности, но менялась геофизика, поэтому те группы островов, которые описывали древние и античные авторы, могли либо исчезнуть, погрузившись на дно Арктического шельфа, либо их рельефы сильно изменились. А названия сохранялись в «базе данных», и в другие времена им находилось иное применение.
 
Названия Скандия и Скандинавия пережили «третью молодость» благодаря труду Иордана, в VI в. написавшего свой знаменитый труд об острове Скандза, который он с отсылкой к Птолемею разместил на «просторах Северного океана» и прославил как остров, откуда вышли готы. Произведение Иордана достигло пика своей популярности во время распространения готицизма, т.е. в XV-XVI вв., и особенно прославился после публикации труда шведского писателя Иоанна Магнуса «История всех королей свеев и готов». Труд этот был опубликован братом писателя Олаусом Магнусом, автором известной книги по географии и этнографии народов Северной Европы. Олаус Магнус создал в приложение к этому труду не менее знаменитую карту Carta Marina (1539), где впервые поместил название Scandia на месте современной Швеции, которую его брат прославил как прародину готов. По крайней мере, на карте немецкого картографа Николауса Германуса (1420-1490), приложенной им к «Космографии» Птолемея, опубликованной в 1467 г., это название не обнаруживается применительно к той территории, где можно предположить нынешний Скандинавский полуостров. Закрепление названия Скандза, Скандинавия, такое привычное нам сегодня, происходило, судя по всему, как раз в десятилетия, когда стал набирать силу шведский и немецкий готицизм.
 

 

 
Привожу в подтверждение отрывок из работы немецкого картографа XVI в. Якоба Циглера «Скондия» (Schondia), опубликованную в 1532 г., c описанием севера Европы: «Относительно Гёталанд, Свеяланд и Финляндии, а также Лапландии, которая простирается до Северного полюса, кроме того – Гренландии, Херсонеса (Chersonesus) и острова Туле я получил разъяснения от достойнейших готских епископов Иоанна Магнуса Упсальского и Петера Вэстеросского, с которыми я сдружился во время моего пребывания в Риме и провел с ними много времени. Упсальский епископ еще до моего приезда начал писать свои комментарии относительно Скандинавии и давал мне их для прочтения».
 
Но со времени создания карты Олауса Магнуса и до окончательного закрепления названия Скандинавия за нынешним полуостровом прошло еще какое-то время. По крайней мере, в XVII в. на месте названия Скандия на шведских самодельных эскизах к картам можно было увидеть и название Гиперборея. Следовательно, у нас нет четких географических данных о том, какой остров имелся в виду Иорданом, а также какие острова имелись в виду античными авторами под названиями Скандия или под Scatinavia. Что касается Terra Scania или Сконе, то она точно не подходит как место исхода готов, поскольку в раннее средневековье была населена данами, а не шведскими гётами.
 
Таким образом, ответ на вопрос о том, откуда выходили готы, в соответствии с выводами западноевропейской медиевистики, включая и скандинавскую, таков: те, кто ранее других стал именоваться готами, проживали на территории современной Польши или несколько южнее. Как выглядел ландшафт Центральной Европы в раннее средневековье, следует изучить отдельно.
 
Теперь рассмотрим вопрос о том, кто такие готы. И для начала ознакомимся с тем, какую реакцию миф о шведо-готах вызывал у современников, т.е. у западноевропейских историков XV-XVI вв. В своих публикациях (например, здесь и здесь) я рассказывала о том, что образ Швеции, как прародины готов, разрабатывался целым рядом представителей шведского готицизма, самой крупной фигурой среди которых был вышеупомянутый Иоанн Магнус. Большую часть своей жизни И. Магнус провел за пределами Швеции, в европейских центрах гуманизма, где ревностно стремился отстаивать идею древности Швеции и её особую миссию. Магнус с юности посвятил себя духовной карьере и в 1517 г. как полномочный шведский легат был направлен в Рим, где сразу же оказался вовлечённым в водоворот идейного противоборства, царившего в Италии и окрашенного «антиготской» пропагандой итальянских гуманистов.7
 
И. Магнус никогда больше не возвращался на родину, поскольку отрицательно отнесся к реформаторской политике шведского короля Густава Вазы и не пожелал отказаться от католицизма и признать лютеранство, что поставило его в оппозицию к королю. Здесь же в Риме он взялся за перо и начал писать свою историческую феерию о готах – древних предках шведских королей. Над этим произведением И. Магнус работал до самой смерти в 1544 г., хотя первый вариант был завершён уже в 1540 году. Опубликовано оно было братом И. Магнуса, Олафом Магнусом под названием «Historia de omnibus Gothorum Sveonumque regibus» в 1554 г. в Риме. Это произведение принесло И. Магнусу посмертную славу среди западноевропейской образованной публики, а в будущем оно сыграло злосчастную роль для русской истории, сделавшись одной из изложниц норманизма.
 
Что побудило И. Магнуса стать песнопевцем и глашатаем шведского готицизма? В первую очередь, конечно, объективный ход развития западноевропейской идейно-политической жизни XV-XVI вв., тон которой задавали итальянские гуманисты и их информационная война против немецкоязычного населения Священной Римской империи, которая велась в форме так называемой антиготской пропаганды, т.е. в форме осмеяния истории и культуры североевропейских стран. Почему эта пропаганда велась в форме предъявления абсурдных исторических счетов немецкоязычному населению как «готам»?
 
Так ведь на войне как на войне! Пропаганда должна быть простой и доходчивой. Тем более что в среде населения немецких городов постоянно присутствовал раздражавший римско-католическую церковь фон протеста против «папской тирании». А если к этому прибавить зажиточность и яркую культуру немецких городов, то все оно приходилось под стать и образовывало достойную мишень для пропагандистского обстрела. Бренд «гото-германские варвары» стал лепиться итальянскими гуманистами из известных еще с античных времен названий готов (готонов, гутов) и германцев как общего названия для североевропейских варваров. Это было тем более удобно, что оба имени имели смутное происхождение и запутанную историю, о чем будет сказано ниже.
 
Много сделал для внедрения этого бренда в общественное сознание такой итальянский гуманист как Флавио Бьондо (1392-1463). Он был секретарем папской канцелярии и, естественно, человеком, искушенным в словесной казуистике. Как все итальянские государственные и церковные деятели эпохи Возрождения, он уделял много внимания воссозданию «светлого прошлого» итальянцев, написал несколько трудов по римской истории, в которых неуклонно проводил мысль о том, что причиной крушения Римской империи было готское завоевание или нашествие германских варваров.8
 
Короче, о терминах договариваются, и итальянские гуманисты стали дружно и споро использовать термин «гото-германские варвары» в стремлении доказать историческую «вину» немецкоязычного населения Священной Римской империи в разрушении великой античной культуры. Именно эта информационная война вывела из круга забвения и поставила на всеобщее обозрение труд Иордана «Getica».
 
Обнаруженная Э. Пиколломини в 1450 г. рукопись труда Иордана в 1515 г. была впервые опубликована немецким гуманистом Конрадом Певтингером. Но еще в рукописи она быстро стала вводиться в научный оборот немецкими и шведскими историками. Немецкий теолог и историк Кранц (ум.1517 г.) создал свою «Датскую, шведскую и норвежскую хронику», где значительная часть была посвящена истории готов, взятой из рукописи Иордана. В 1470 г. шведский историк Эрик Олай написал латиноязычную историю готских правителей – выходцев из Скандии/Швеции. В 1455 г. была обнаружена рукопись сочинения Тацита «Германия», и в 1519 г. труд Тацита был издан эльзасским историком Беатусом Ренанусом. Все это раскручивало маховик ревностного изучения источников, которые могли бы ослабить или полностью опровергнуть обвинения итальянских гуманистов. Но это была новая тенденция, вызванная к жизни политикой. Однако в то время оставалась и научная традиция, которая встретила эту «новоготскую» историографию с насмешкой.
 
В 1517 г. вышел труд польского историка М.Меховского «Трактат о двух Сарматиях», где автор, согласно с античной традицией, упоминал и готов, как народ, живший у Чёрного моря и в Малой Азии, откуда они и начали завоевания и миграции. И. Магнус сразу же отреагировал письмом протеста Меховскому, поскольку усмотрел в его работе посягновение на идею происхождения готов из Швеции. Интересно привести несколько фрагментов из письма Магнуса:
 

Нет новости, более захватывающей и пленительной для меня, гота, или если это более отвечает Вашему пониманию, – шведа, чем та, которая знакомит с новым исследованием, затрагивающим происхождение готов, и от которого мы вправе ожидать достоверности и основательности в стремлении достичь ясности в данном вопросе. Я всегда испытывал глубокий интерес к чтению работ исторических писателей и космографов… прежде всего с особым рвением стремился я получить полное знание о том, откуда ворвались в жизнь так называемые готы – этот варварский, несущий гибель и разложение, безбожный народ.
 
О всеведающий господь! Мы видим, что известнейшие историки и географы античности, упоминая готов, со всей определённостью говорили, что они вышли из королевства Швеции – моей родины.
 
Если кто-то может опровергнуть свидетельства о том, что эти готы были шведы, то мне бы хотелось, чтобы были приведены истинные или хотя бы надуманные основания.
 
Не раз доводилось мне вступать в дискуссии и споры с чужестранцами о том, какими качествами обладают разные народы. Но как только они узнавали, что я – готский человек, то говорили, что готов надо опасаться, что варварам следует молчать, а славянам – исчезнуть на веки вечные; с выражениями омерзения и проклятиями в адрес отродья этого безбожного народа сообщали они со всей непререкаемостью, что его потомков надо избегать, как змеиное семя…
 
Явно из этих соображений, которые должно понимать, как добродетель, мои вышеназванные предки – готы, когда они приобщились к святым обычаям христианской религии, то, оставляя свои языческие заблуждения и привычки, захотели поменять и своё языческое имя – готы на шведов и решили, что области, которые были известны под именем Готии, с этих времён получили имя Швеции…9

 
Как видим, ход мысли Магнуса прост: мы всегда знали, что мы – готы, но стали скрывать древнее имя под названием Швеция, боясь людских проклятий. Стоит обратить также внимание на то, что несколько десятилетий раскручивания идеи о Швеции как прародине готов привели к тому, что И. Магнус уверовал в наличие древних источников, подтверждавших эти идеи, в то время как таких источников не имелось.
 
На это и указал Меховский, опубликовав письмо Магнуса вместе со своим язвительным ответом на него, где написал, что для него очевидно, что его молодой друг начитался россказней старинных писателей о громадном густонаселённом острове Скандия, где проживало множество народов. Но что говорят ему его собственные впечатления? По дороге в Рим он мог собственными глазами убедиться, насколько мала и бедна его Скандинавия. Да, знающие историки сообщали об исходе готов из Готии, но никто не писал, что это была Швеция или Финляндия! Как же он или другие представители готицизма смогут когда-нибудь доказать, что вестготы и остготы вышли из тех его двух областей, которые носят созвучные названия, хотя нет ни одного датского, шведского или готского источника того периода? Не можете вы предъявить шведского источника от тех времен, ибо их нет, и что было в прошлом Швеции, предано забвению. «Счастья Вам! Найдете что-нибудь стоящее, то напишите».10
 
Уничижительный ответ Меховского, предполагает Юханнессон, послужил, возможно, тем импульсом, под воздействием которого И. Магнус обратился к написанию шведской истории или истории о конунгах готов и свеев в духе готицизма. Главными «источниками» для него стали его шведский предшественник Эрик Олай, который отождествлял Швецию с островом Скандия или прародиной готов, завоевавших Рим, и немецкий историк Кранц, также популяризировавший сведения из труда Иордана, т.е. немецкий и шведский готицизм. Вот и все «источники».
 
Таким образом, мы видим, что идея о Швеции как прародине готов была запущена в жизнь силою политических интересов, а историческая наука сразу же стала смеяться над этой идеей. М. Меховский, помимо основательного знания античных и западноевропейских авторов эпохи Возрождения, опирался и на сильную польскую историографию. Следует напомнить, что одним из наиболее авторитетных польских летописцев, повлиявших на последующие поколения историков, являлся Ян Длугош (1414-1480), крупнейший знаток исторических источников, прекрасно знавший и историю Восточной Европы.
 
Поэтому, начиная выяснять вопрос о том, кто же такие готы, надо четко представлять себе обрисованную диспозицию: вопрос о готах в XV-XVI вв. оказался разделенным между двумя сферами – сферой научных исследований и сферой политических интересов, где научные сведения не отвечали политическим запросам. Политика, естественно, перетянула, а наука была на долгое время предана забвению. Как это произошло, иллюстрируется следующей историей, из которой видно, какое значение шведская корона придавала успешному развитию политического мифа о Швеции как прародине готов.
 
Среди ученых людей, с издевкой воспринимавших версию о шведо-готах, был шведский историк и прославленный реформатор шведской церкви Олаф Петри (1493-1552). Причем за эту критику он чуть было не поплатился жизнью. Петри был правой рукой шведского короля Густава Ваза в деле утверждения лютеранства в Швеции. Но король был кровно заинтересован и в создании солидного исторического труда, который показал бы генетическую связь шведской истории с историей древних готов. Попытки приписать историю древнего народа готов как пролог к шведской истории предпринимались ещё при предшественниках Густава Вазы и уже тогда использовались в обоснование особых политических амбиций шведских правителей, которые для их осуществления нуждались в исторической доктрине, обосновывавшей превосходство Швеции среди других скандинавских стран. Героическое прошлое готов как прямых предков королей Швеции в качестве преамбулы к панораме шведской истории, было созвучно этим целям.
 
Когда король Густав Ваза осознал потребность в использовании идеи «светлого прошлого», хотя бы и выдуманного, для разработки консолидирующей общество идеологии, то понятно, что в роли такого политтехнолога виделся Олаф Петри. Это ему, а не диссиденту и невозвращенцу Иоанну Магнусу приуготовлялась самой судьбой стать первым лицом на ниве взращивания официальной шведской истории, имея в виду его положение как одного из наиболее авторитетных шведских проповедников лютеранства и благодаря этому – его близости к королю Густаву Вазе. Король, естественно, ожидал, что «мастер Олуф», так верно послуживший ему в деле введения в Швеции лютеранства, выступит и создателем политически корректного труда, который закрепил бы за Швецией сиятельный венец прародины готов и дал бы молодой династии Ваза древние корни. О. Петри взялся за работу, и в течение 1530 – 1540-х годов создал труд «Шведская хроника», который и преподнес королю.11
 
Но «Шведская хроника» Петри вызвала гнев короля, поскольку в этой работе, по словам шведского исследователя Йорана Сальгрена, Петри обнаружил полное отсутствие национального тщеславия, а в XVI в., пронизанном шовинизмом, его поиски истины не могли быть поняты. Что здесь имелось в виду, какую истину искал О. Петри? Все очень просто: «мастер Олуф» написал очерк реальной истории Швеции в древности, такой, какой он ее знал (как и Меховский). Вот несколько выдержек из нее:
 

Следует знать, что в наших шведских хрониках довольно мало достоверных сведений о том, что было у нас в действительности во времена, предшествовавшие христианству. В жизни наших предков мало было событий, о которых стоило написать, а в некоторые времена и вообще писать было не о чем. То немногое, что было, записывалось при помощи единственного письма, имевшегося в нашей стране в прежние времена и которое сейчас называется руническими буквами.
 
Только руническим письмом могли быть сделаны какие-то немногие записи, ибо латинское письмо, которым мы пользуемся сейчас, пришло к нам вместе с христианскими миссионерами. И когда был принят латинский шрифт, то прежнее письмо оказалось забытым, а вместе с ним забытым оказалось почти всё, что было на нём написано… У нас нет надежных сведений о том, писали ли наши предки что-либо значительное руническим письмом или нет, поскольку до нас дошло очень мало достоверного от дохристианского периода. Одна датская хроника (скорее всего, имеется в виду Саксон Грамматик – Л.Г.) много рассказывает о том, что было в прежние времена в трёх наших королевствах, и рассказ уводит в глубокую древность. Но вряд ли у ее автора есть для этого основания, ибо и в Дании совершают ту же ошибку, что и у нас, стараясь в древности истории отыскать величие как награду потомкам. Но ужасно думать, что при этом истина ускользает от нас, а этого писатели хроник должны опасаться пуще всего…
 
Весьма сомнительно, чтобы у нас в прежние времена были какие-либо письменные источники. Однако хорошо известно, что у наших предков, как у греков и латинов, имелись в обиходе поэтические вирши и сказки, которые слагались в честь выдающихся мужей, отличившихся подвигами и великими деяниям… рассказы расцвечивались фантазиями и словесами, героям приписывались почести и регалии… Первые составители датских и шведских хроник положили в их основу многое из старых россказней, песен и других вымышленных сочинений, оставшихся от прежних времён и изложили всё это письменно, хотя неизвестно, что было на самом деле, а что нет… И поскольку у нас, шведов, нет ни одного старинного исторического сочинения, как у некоторых других народов, то нет у нас и достоверных сведений ни о происхождении нашего шведского народа, ни о том, какой Швеция была в древности.
 
В общеизвестных исторических трудах рассказывается о Готском королевстве и о времени его возникновения. Но разве можно хоть сколько-нибудь серьёзно думать, что эти рассказы касаются гётов, которые сейчас живут в Швеции? Те старинные готы (хотя такие ли уж и они старинные, как некоторые полагают?) или тот народ, который первым стал называться готами, никак не мог быть тем самым народом, который жил у нас в Швеции. Этот народ проживал на месте нынешней Венгрии или несколько южнее. Страна готов находилась там ещё с древности, со времени после Потопа, и об этом есть много письменных свидетельств. Вряд ли они переселились туда из нашей страны. Более правдоподобно, что часть их некогда переселилась оттуда к нам и осталась здесь. Но всё это точно неизвестно, гадательно, нам не определить, что было достоверным в те далёкие времена, поэтому лучше этим не заниматься совсем, чем брести наугад…

 
Эх, и разъярился же Густав Ваза, прочитав простодушные откровения «мастера Олуфа». Ведь «Шведская хроника» Петри даже не ставила под сомнение основополагающую для готицизма идею отождествления Швеции с прародиной готов, она просто-напросто уничтожала ее, не оставляя от мифа камня на камне! И ради чего?! Истина ему, видите ли, нужна?! Правдоискатель, интеллигент! В тюрьму, поганца, на плаху! А королю что делать?!
 
Ведь совсем недавно – в 1523 году – Густав Ваза принял в своё управление страну, разорённую и залитую кровью в бесчисленных сражениях и битвах между представителями шведской знати и королями Кальмарской унии – выходцами из Дании, Поморско-Мекленбургского дома или Баварии. Первый период его правления был отмечен рядом крупных восстаний в разных областях Швеции, что было реакцией на ужесточённую налоговую политику, а также на религиозную реформу и введение лютеранства вместо католичества. Для объединения растерзанной страны в функционирующий организм Густаву Вазе как воздух нужна была соответствующая идеология, или, как сказали бы сейчас, национальная идея. Мысль о том, что объединяющая национальная идея – это детище национальной истории, представленной картинами славного прошлого народа, уже более полутораста лет осваивалась западноевропейским гуманизмом. Именно такой труд – блистательную героическую сагу о «древних готах» ожидали от Олафа Петри.
 
А Петри стал в позицию блаженного правдоискателя и пустился в рассуждения о том, что, дескать, кто ж его знает, что было в древности в Швеции: культуры у нас не было, письменных источников тоже, рифмоплётство одно да руническая письменность, так на ней не очень разбежишься сочинять, а если что и было, так всё это к нам с континента пришло, а не наоборот, от нас – туда. Неумение понять запросы момента обошлось «мастеру Олуфу» дорого: он был обвинён в том, что в своей хронике пытался навеять в умы подданных короля «яд измены» («förgiftigh otrooheet»), и приговорён к смертной казни.
 
Приговор, правда, не был приведён в исполнение, король помиловал Петри (все-таки почти «основоположник» лютеранства в Швеции), приговорив уплатить большой штраф, и тот даже продолжил свою карьеру религиозного деятеля и писателя. Но властителем исторических дум шведского общества «мастер Олуф» так и не стал. Густав Ваза запретил печатать его «Шведскую хронику», расценив ей как вредное произведение. После смерти Петри король наложил арест на его архив, подозревая, что там могут находиться другие «тайные» хроники неблагонадёжного содержания, которые следует взять под контроль для того, чтобы «этот М. Олуф (как если бы он был величайшим врагом Швеции) не мог бы более выставлять Швецию на осмеяние, оплёвывание и поругание, как он уже сделал, написав эту свою хронику (т.е. «Шведскую хронику» – Л.Г.)».12
 
Таким образом, правдивая, основанная на источниках концепция истории Швеции, представленная Олафом Петри, была объявлена поруганием шведского прошлого, а сам автор – врагом народа. В качестве официальной истории Швеции была утверждена выдуманная история И. Магнуса о готах – прямых предках шведских королей, и на ней стали воспитываться поколения шведов, вызывая то эйфорическое чувство, о котором говорится в цитате Нордстрёма в начале статьи.
 
Труд Магнуса получил общеевропейскую популярность. Он издавался в Базеле в 1558 г., в Кёльне в 1567 г. и стал постепенно одним из наиболее популярных сочинений. Современник Магнуса, датский профессор Ханс Мюнстер с неудовольствием писал в 1559 г. из Лондона, что история о королях готов и свеев раскупается в Лондоне нарасхват, и вместе с этим распространяются среди доверчивых иностранцев беспочвенные вымыслы «великого Гота» (т.е. И. Магнуса), и что датскому королю тоже следует найти автора, способного создать подобный труд о Дании.
 
Этими общеевропейскими путями как часть шведского политического мифа Магнусова история о готах из Швеции пришла и в Россию в XVIII в. Но если в Швеции в последние десятилетия историческая мысль отказалась от фантазий И. Магнуса и признала, фактически, правильность взгляда О. Петри на древнюю историю Швеции, то в России за них держатся с упорством, достойным лучшего применения, и именно российские археологи – последний приют Магнусовых фантазий.
 
Напомню слова Д. Харрисона о том, что как письменные источники, так и современный археологический материал опровергают исход готов или тех, кто впервые стал называть себя готами (очень важная оговорка!) из Швеции. Бросим и мы беглый взгляд на известные источники, чтобы увидеть, в каком контексте и в каком обществе встречается там имя готов и благодаря этому определить, кто называл себя готами – необходимое уточнение вопроса «кто такие готы?» И как их имя соединилось с именем германцев?
 
У византийского историка VI в. Прокопия Кесарийского мы встречаем, например, упоминание имени готов и в качестве отдельного этнонима, и в качестве собирательного названия для многих народов: «В прежние времена готских племён было много, и много их и теперь, но самыми большими и значительными из них были готы, вандалы, визиготы и гепиды».13
 
А вот германцы у Прокопия Кесарийского не отождествляются с готами: «Вандалы прежде жили у Меотиды. Страдая от голода, они направились к германцам, называемым теперь франками, и к реке Рейну, присоединив к себе готское племя аланов».14
 
Итак, мы видим, что в V-VI вв. многие народы могли выступать под общим именем готов: вандалы, аланы, но не германцы. О германцах и готах в этот период говорили как о разных народах или разных группах народов, составлявших разные этнополитические общности. Кроме того, в то время была известна традиция связывать происхождение готов с савроматами и меланхленами: «В прежнее время, правда, они (готы – Л.Г.) назывались савроматами и меланхленами».15
 
О восточноевропейском происхождении готов напоминал М.Ю. Брайчевский, отмечая, что причерноморских готов нельзя рассматривать как «чистых» германцев и что для позднеантичных авторов готы были аборигенами причерноморских степей, а их этноним в источниках выступал синонимом названия «скифы».16 У готского историка Иордана (середина VI в.) готы – преемники фракийских гетов, у византийского же историка Феофилакта Симокатты (начало VII в.) геты отождествлялись со склавинами.
 
Вот ещё пример из Прокопия Кесарийского: «Вандалов и аланов Гизерих (король вандалов в 428-477 гг. – Л.Г.) разделил на отряды… Говорят, однако, что число вандалов и аланов в прежние времена не превышало пятидесяти тысяч… Затем лишь благодаря рождению у них детей и присоединению к ним других варваров они дошли до такого многолюдия… Но имена аланов и других варваров, кроме маврусиев, были поглощены именем вандалов».17
 
Известный австрийский медиевист и исследователь истории варваров Х. Вольфрам отмечал, что с первого упоминания имени «готы» античными источниками между 16 и 18 гг. н.э., в течении нескольких столетий это имя охватывало самые различные народы. Были периоды, когда имя готов исчезало. Например, между временем Птолемея и 60-ми гг. III в. оно перестало встречаться в источниках, а потом появилось опять как этноним, сменивший название «скифы». Однако, просуществовав ещё какое-то время, оно снова кануло в Лету, так нигде и не образовав средневековой народности и достаточно рано превратившись в миф, доступный каждому.
 
Пёстрая история имени готов (включая многочисленные формы его проявления, в частности, как Gutones, Guten, Gothicus в титуле императора Клавдия II, Gutans, Gauthigoth, дакийский топоним Gothia и пр.) подводит к выводу, что носители этого имени жили в симбиозе со многими народами, растворяясь в других народах, и как отметил Вольфрам, так и не образовали собственной народности, зато сделались рассадником исторических мифов. Большей частью народы, носившие имя готов, могли локализоваться в Восточной Европе или в Центральной и Южной Европе, т.е. повторяя слова Брайчевского, готы никогда не являлись «чистыми» германцами, поскольку носители этого последнего имени были исходно связаны с севером Европы. Но и имя «германцы» в раннее средневековье также время от времени исчезало, растворяясь в других именах и народах, чтобы через какое-то время появиться опять, вызванное политической волей.
 
В приведённом выше отрывке из Прокопия Кесарийского мы видим, что имя германцев к VI в. растворилось в имени франков. За полтысячи лет до Прокопия Кесарийского мы встречаем описание германцев у Тацита в его знаменитом сочинении «Германия».18
 
Согласно сведениям Тацита, имя германцев было известно в двух значениях. Во-первых, оно упоминается античным историком как древнее родоплеменное название одной из этнических групп, жившей на восточном берегу Рейна и прославившейся тем, что её члены первыми потеснили галлов, перейдя на западный берег Рейна. Во-вторых, оно стало известно как совокупное название всего населения в силу военных успехов носителей имени германцев («название племени возобладало и распространилось на весь народ», – читаем в «Германии» Тацита). История обычная и легко проецируемая на истории многих стран и времён: несколько этнических групп в качестве общего совокупного названия получают или принимают имя одного из членов данной общности.
 
Немецкий историк Х. Шульце охарактеризовал германцев на рубеже эпох как «варваров с ужасного туманного Севера, которые спасались бегством от немилости природы… стремясь поселиться в пределах Римской империи, и которые участвовали в её защите. В Риме этих северных варваров называли германцами, именем, которое Цезарь перенял от галлов. Те, в свою очередь, именовали так дикие народы, пытавшиеся вторгнуться в Галлию из-за Рейна, а Цезарь от их названия произвёл обозначение области по ту сторону Рейна и Дуная, назвав её Германией (Germania). Слово «германец» было не более чем указанием на выходцев из малоизвестных мест к востоку от Рейна. Учёные спорят и поныне об этнической и языковой однородности германцев».19
 
Идея этнической и языковой однородности Германии Тацита – конструкция представителей немецкого готицизма XVI века. Именно тогда, отмечает Вольфрам, понятие «Germanus» было приравнено к понятию «Deutsch». Эту «однородность» и сконструировали представители немецкого готицизма – историки Иреник, Пиркхеймер и другие, использовав бренд итальянских гуманистов о гото-германцах, к которым немецкие готицисты подсоединили и шведов. Это была искусственная конструкция, но благодаря ей готицизм обретал свою легенду, свой концептуальный костяк.
 
Это, что касается письменных источников. По поводу современного археологического материала хочется напомнить, что такое изобретение как парус появился в странах Скандинавского полуострова только на рубеже VII-VIII вв., и этот факт следует учитывать при реконструкции событий начала нашей эпохи, связанных с выходцами из скандинавских стран вкупе с морскими экспедициями. Относительно же истории народов, населявших территорию современной Швеции, то тут особо следует учесть, что шведские археологи не нашли пока судов, пригодных для морских экспедиций, только суда, пригодные для прибрежного плавания. Кроме того, если судоходство так или иначе связывается с королями свеев, то о гётах, «зажатых» между данами и свеями, один из крупнейших шведских историков Курт Вейбуль высказался, как о народе сухопутном: «Все, что известно о шведских гётах, не дает оснований считать их морским народом».20
 
О чем это говорит? Это говорит о том, что все прежние утверждения о морских экспедициях выходцев из скандинавских стран, относящихся к древним временам, требуют дополнительного и дополнительного исследования.
 
К какому выводу подводит рассмотренный материал? Достаточно очевидно, что имя готов связано с историей варваров так называемой эпохи Великого переселения народов, где основная сцена – Центральная Европа и юг Восточной и Западной Европы, а не Скандинавский полуостров. Общности, которые возникали и исчезали в то сумбурное время, основывались не на биологической общности, а на авторитете удачливого военного предводителя. История этих общностей, по словам Вольфрама, уравнивает «понятия «народ» и «войско», оставаясь тем самым на почве исторической действительности… источники подтверждают принципиальную полиэтничность gentes. Они не являются «целыми» народами; они никогда не охватывают всех возможных членов одного рода, а всегда являются смешанными; их возникновение – вопрос не кровного родства, а внутреннего устройства. Поначалу это означает не больше, чем объединение и поддержание единства разнородных групп, составляющих варварское войско. Вожди и представители «известных», то есть тех семей, которые вели свою родословную от богов и могут соответствующими успехами доказать свою харизму, образуют «традиционные центры притяжения», вокруг которых возникают новые племена: благодаря им этнические общности дробятся и изменяют свой состав. Кто относил себя к этой традиции, по рождению или в результате испытаний, тот был частью gens, то есть членом общности, имеющей общее происхождение не по крови, а по преданию».21
 
Следовательно, история носителей имени готов – это история тех непрочных полиэтнических образований, которые жили как «войско», а не как «народ». В бурливом водовороте событий имя переходило от родоплеменного названия к группе народов, а народ, рождённый в древности с одним именем, мог менять его и продолжать жить под другим. Только наиболее сильные этнополитические организации пережили это «смутное время» и, переплавив в своих горнилах неустойчивые общности, стали к концу названной эпохи образовывать народы и государства. Готов среди таких сильных этнополитических не оказалось.
 
И если бы не особое стечение политических обстоятельств, возможно, имя готов тоже осталось бы одним из многих варварских имен, знания о котором не выходили бы за орбиту академической образованности.
 
Правда, есть одно обстоятельство, над которым стоить поразмыслить. Готские правители уделяли большое внимание переложению событий своей жизни и деятельности в форму историописания. Возможно, такими же были и другие правители варваров, возможно, мы просто знаем о готах больше, чем о других. Но тем не менее. Осталось, например, свидетельство о том, что король вестготов Эврих высказывал заинтересованность в написании истории готов Аполлинарием Сидонием (430-486 гг.), прославленным галло-римским писателем и поэтом, дипломатом, епископом Клермонта. Сидоний отклонил предложение. Вольфрам выразил сожаление по этому поводу, поскольку, по его сведениям, Сидоний обладал серьезными и точными познаниями относительно истории королей вестготов и мы могли бы избавиться от многих «возможно» при изучении истории готов. Но именно точные познания и стали причиной того, что Сидоний отклонил предложение Эвриха, а также того, что Эврих принял этот отказ. История королей вестготов была написана более чем через сто лет архиепископом Исидором Севильским.
 
Но мы пользуемся, как известно, историей Иордана, пересказавшего труд Кассиодора, служившего при дворе Теодориха Великого и писавшего в 538-539 гг. Ни одного фрагмента труда Кассиодора до нас не дошло, а дошла только его характеристика своего произведения, как попытка связать историю готов и римлян, для чего он использовал полузабытые варварские легенды. Эти «легенды» пересказал Иордан, упомянув от себя о неких «древних песнях» готов, на которые он опирался. Такое описание истории возникновения основного труда о готах очень напоминает возникновение Магнусова труда о готах, которых он в свою очередь пытается «связать» со шведскими королями.
 
Потому в современной медиевистике наблюдается не только критический пересмотр мифа о готах как выходцах из Скандинавии, но и добротность источника, из которого этот миф вырос, а именно «Гетики» Иордана. Об этом можно прочитать в статье Д.С. Конькова – «Гетика» Иордана – готское историческое предание или конъюнктура эпохи: современное состояние изучения проблемы.
 
И совсем напоследок: коль скоро история готов разными нитями привязана к древнерусской истории, то российским медиевистам пора критически переосмыслить то, что сейчас известно о готах и четко отделить историческую субстанцию от призрака истории, созданного фразами.
 
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
 
Перейти к авторской колонке
 

Понравилась статья? Поделитесь ссылкой с друзьями!

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники

54 комментария: Кто такие готы и откуда они взялись?

Подписывайтесь на Переформат:
ДНК замечательных людей

Переформатные книжные новинки
   
Наши друзья